Из года в год, переправившись через Большую Пёру, я успешно охотился за рекой на весеннего селезня. Путь к небольшому озеру, где я обычно устраивал скрадок, пролегал через кустарник и заросли олешника, растущие вдоль высокого берега реки. Как приятно, бывало, не спеша пройтись вдоль реки, слушая шум бурной воды, дыша полной грудью весенним воздухом с необыкновенным и неповторимым привкусом весны. Со всех сторон доносились чириканье, пересвист, трели, стрекотание, щебет — песни разнообразнейшего пернатого семейства. Даже осенне — заунывное карканье ворон весной казалось каким — то особенным, вдохновенным. А где-то в высокой траве то и дело подавал свой голос красногрудый красавец — фазан. Любят они крепи, где и гнездятся охотно. Так было из года в год. Преодолевая бурный поток разлившейся в половодье Большой Пёры, лодка мягко выползла на песчаную отмель. Выйдя на берег, прислушался. Вокруг зияло, непонятно беспокоившее, странное безмолвие. Может, я внезапно потерял слух? Нет, бурлящую воду, подмывающую толстые льдины у берегов, слышу, но где птичьи голоса? Почему нигде нет даже вездесущих ворон? В недоумении я поднялся на крутой берег. То, что я увидел наверху — потрясло меня. Некогда густой кустарник чернел обугленными прутьями. В воздухе витал удушливый запах гари. Было ощущение, будто меня засунули головой в печь. Порой же казалось, что я нахожусь на каком-то полигоне после испытания ужасного зажигательного оружия. Я шел по выжженной земле, и за мной поднимались клубы копоти и пепла, толстым слоем покрывающие землю. Огонь не пощадил ничего. У самой воды рос куст вербы, которая первая своим белым, мохнатым цветением встречает весну, радуя людей. Встретила и эта, возможно, свою последнюю; обожженная до такой степени, что отслоилась кора, а белые цветы- котята превратились в бесформенные сжавшиеся черные комочки, словно сжавшись, они пытались спастись от губительного огня, в огне же и погибли. Неожиданно, из-под сапога вылетел какой-то клубок. Нагнувшись, я увидел птичье гнездо. Его тоже постигла учесть кустарника, травы, земли… И это в начале мая, когда птицы садятся в гнёзда!
Давящая мёртвая тишина. Даже насекомые покинули этот уголок — ни единой мухи; все улетели, уползли, ускакали, убежали, все, кто мог … Кто же это сделал? Человек? Нет, не человек. Homo sapiens — человек разумный — высшая ступень развития живых организмов на Земле. Мог ли разумный, достигнув этой высшей ступени, уничтожить тех, кто ниже его? Может ли он наносить себе вред, уничтожая свой дом — землю? Какой «разумный», когда, почему, зачем и для чего придумал, что сжигание сухой прошлогодней травы благо? Безумство это и великое зло! Кто из «разумных», ратующих за поджоги, подсчитал, сколько погибает полезных насекомых, зверей и птиц, сколько сгорает кустарника и деревьев, а в почве погибают органические и минеральные вещества, находящиеся у поверхности, отчего и превращается она в скудельницу. Только нелюди могли сделать это. Только те, которым 40 тысяч лет развития — мало. Нескоро в этот выжженный уголок вернутся птицы и звери. Ведь даже человек второй раз не строит свой дом на месте сгоревшего. Несмотря на солнечный день, на душе было пусто и безрадостно. Охотиться не хотелось и оставаться в этом ужасном месте тоже. Оттолкнувшись веслом от песчаного дна, я поплыл обратно к начинающему зеленеть противоположному, к счастью, нетронутому берегу. Странно все-таки, что человеческий разум порой не может понять простых истин. И пока будет так — вытирайте слёзы от дыма, заползающего каждой весной на улицы городов, в посёлки и деревни. Но пройдёт время и, может быть, наши дети, внуки, правнуки будут вытирать слёзы, проклиная нас…
Владимир Каплинский, Из книги «Тихие тропинки»